Простреленный томик Репина

Eщё полвека назад частенько было принято обсуждать только новые выставки , приглашать к разговору авторов работ и любителей живописи . Традицию подзабыли , но вот снова появился повод если не возобновить обычай , то хотя бы повторить его .

До 15 декабря музей « Абрамцево » продлил выставку « Группа « Девять »». Её участники , молодые советские художники ­- шестидесятники , прошли путь от бунтарей до классиков . В дни работы выставки музей собрал участников группы , их детей , искусствоведов из ведущих российских музеев и коллекционеров . Одним из главных героев встречи 2019 года стал Павел Фёдорович Никонов .

Его причисляют к создателям советского «сурового стиля» — представьте себе работяг или колхозников, одинаково далёких от партсобрания и Церкви. В 1990-­х и последующие годы Никонов руководил мастерской станковой живописи в Суриковском институте.

Ровно 57 лет назад на знаменитой выставке в Манеже именно его «Геологи» первыми попали под горячую руку Никиты Хрущёва. Не обладая фундаментальными познаниями в искусстве, при этом блестяще владея крепкой лексикой, разбушевавшийся генсек образно прошёлся по картинам, которые лично ему были непонятны. Сейчас «Геологи» находятся в собрании Третьяковской галереи — головокружительный путь от опалы к признанию.

Тем не менее, как вспоминал Павел Никонов в интервью, ни одну работу после скандала не сняли (по другим данным, из экспозиции убрали картины Фалька, Древина и Татлина) — полотна провисели ещё год, и более того: в Манеж начали выстраиваться очереди. В то же время художник лишился заказов, а значит, и заработка.

Но это пусть и заметное, только всё же не главное событие, о котором можно вспомнить сегодня. В своём рассказе Павел Никонов нарисовал яркую картину тех лет, когда старое с трудом уступало место новому, и новое неизбежно становилось каноном.

О времени

Предоставим слово самому Павлу Никонову.

— Я пришёл в (Суриковский) институт в самые мрачные и мракобесные годы, в 1948­-м, как раз когда выгнали весь педагогический состав во главе с Сергеем Васильевичем Герасимовым (известный как импрессионист, создавший также несколько образов соцреализма — Прим . ред . ), выгнали плеяду, которая шла от Кончаловского, от Машкова.

На общем собрании в институте студенты клеймили преподавателей. Это были люди, прошедшие армию, в гимнастёрках, они требовали от профессоров объяснений, почему те не любят русское искусство. В ответ профессора жевали дужки очков и объясняли, что у них такая программа, про западное искусство. «Ах, ты нам про западное! Да у меня томик Репина простреленный».

Приходили и такие преподаватели, которые хвастались, что ещё недавно не знали, как разбавлять краски. Они совсем не были этим смущены. Страшное собрание, просто страшное. Вот на таком фоне начиналось моё знакомство с институтом, от которого я ждал откровений…

Потом пришли другие преподаватели, они были совершенно косноязычными, зато невероятно одарёнными. «Дай палитру», — говорит мне преподаватель Цыплаков. Раз­раз­раз, всё прекрасно перерисует, но словами объяснить не может.

Та самая картина Павла Никонова «Геологи», 1962 год

О группе « Девять »

— Я слышал фразу, что академическое образование — это либо точка, с которой начинается развитие, либо объект внутреннего спора.

После окончания я писал картины, но чувствовал, что это не совсем то. Что такое художник? Жизнь от картины к картине? А в промежутках что?

Меня завлёк в эту группу брат (художник Михаил Никонов. – Прим . ред . ). Состав художников в «Девятке» был очень разным. Начиная с Володи Вейсберга, который к моменту нашего знакомства был сложившейся личностью, философом, у которого каждый день разложен на этапы, и таким же этапным было его творчество. Удивительный «запрограммированный» человек, ни разу мне не встретился кто­то с такой же внутренней дисциплиной.

Или Кирилл Мордовин, полная противоположность Володе — самый, может быть, талантливый в нашей группе, но невероятно лёгкий, весёлый, совершенно стихийный человек. Он никогда ничего не планировал, ставил перед собой холст и не знал, что на нём появится. Полная стихия.

Самым взрослым был Борис Биргер, который прошёл войну, по­моему, у него уже была семья.

Первой стала выставка в Доме писателей. Общение тогда было очень широкое, писатели и художники были вместе. Миша Иванов из писательской среды ввёл нас в эту компанию, и всё переживалось совместно.

Когда я пришёл в группу, я почувствовал, что тут совсем другой мир. Никто не считал, удачная ли получилась картина или нет, это не было достижением или признаком роста. Работа шла постоянная, а самым важным — что сначала объединяло группу, а потом стало причиной распада — стала позиция группы «делай что хочешь, только бы это была живопись». Конечно, я упрощаю, и меня бы поправили, но суть в том, чтобы не изменять живописи как средству выражения.

Нет, нельзя сказать, что мы жили благостно — были и стычки, доходило до рукопашной. Споры шли всегда, и тогда они казались нам принципиальными. Гончарова или Ларионов?! Не Пикассо, а Брак!

Как ни странно, самыми закрытыми объединениями, куда хуже всего долетала «оттепель», были творческие союзы. Они держали партийную дисциплину до конца, хотя, казалось бы, и фестиваль молодёжи и студентов прошёл, и всего можно было добиваться.

Я познакомился с художниками, которые сейчас в «Третьяковке» выставлены в отделе 20­-30­-х. В частности, был такой Костя Вялов, мы все звали его Костей — пожилой дядька, но работ его мы не знали. Он любил сидеть в кафе и, бывало, разговоришься с ним, стакан рядом, и он скажет что­то вроде: «Что ты, Никонов, думаешь, ты первый что ли? Да всё это уже было, бы­-ы­-ло!»

Вот с таким настроением они жили. Это были люди всё­таки очень талантливые, но при этом (ударяет по столу — Прим . ред . ) все надломленные! Всё! Вплоть до Дейнеки. Это чувствовалось… Но, как ни странно, мы, тогдашнее поколение молодых ребят, нашли творческий контакт именно среди людей этого старшего поколения: с Фальком, Кончаловским, Михаилом Кузнецовым…

Группа « Девять » (« Девятка ») — фракция молодых реформаторов , образовавшаяся внутри Московского союза художников в конце 1950­ х годов . Увлечённые французской школой живописи художники наперекор принятой в те годы общей линии в изобразительном искусстве адаптировали сезаннизм , шли по пути мастеров общества « Бубновый валет ». Они , по сути , определили новый вектор реалистической живописи в оте ­ чественном искусстве второй половины XX века .